Крылья расправлялись тяжело, неохотно… Казалось, само тело противилось моей воле. Но я хотела взлететь. Я должна была взлететь…
Я очень любила горы. Всей душой. Именно поэтому каждое лето я приезжала сюда.
Не раз, стоя на отвесных выступах или вершинах многочисленных горных пиков, я наяву чувствовала себя птицей. Не раз у меня появлялось ощущение полета. Но я не могла заставить себя оторваться от земли. Я боялась упасть.
Впервые родители привезли меня в лесной лагерь «N» совсем маленькой, мне было тогда лет шесть. И уже на следующий день после отъезда родителей я пропала.
И пропала не только для воспитателей, вожатых и остальных… Я пропала для себя.
Не скрою, когда я совершенно случайно заблудилась в лесу, посреди которого стоял лагерь, я не на шутку перепугалась, пыталась сама выйти на дорогу или к лагерю, но надо ли говорить, что у меня ничего не получилось? В результате трёх или четырех часов бесцельного блуждания по лесу я наконец-то нашла более или менее широкую и протоптанную тропинку, справедливо решив, что она-то и выведет меня к ближайшему поселению или что там у них было.
Но вскоре тропинка стала сужаться прямо-таки на глазах и бесконечно петлять между деревьев, которые тогда мне вообще казались вековыми, и в конце концов я поняла, что слишком далеко углубилась в чащу леса. Окончательно заблудилась.
Однако я знала, что останавливаться нельзя. Была просто уверенна в этом. И я шла. Шла дальше, зная, что все меньше и меньше у меня остается шансов выйти.
О чем я тогда думала, не помню даже я, но, когда за дальними кустами мелькнул проблеск голубого, я чуть не закричала от радости. Но тогда было ещё неизвестно, куда я вышла. А через пару минут безупречно-голубое небо развеяло все мои сомнения. Небо.
Я оказалась на одной из отвесных скал Горного Клыка, как в шутку называли родители близлежащие горы. Но от лагеря до них было очень далеко. А тут…
Каменистый выступ был гладким и теплым, нагретым за день палящим солнцем. А вокруг… Лес внизу казался единым бескрайним морем, волнующимся от любого рывка ветра, солнце бликами плескалось в медленно текущей в широкой долине реке, а та казалась абсолютно прозрачной, словно жидко - стеклянной. И небо. Сплошным монолитом до горизонта, без единого облачка и настолько бездонно-синее, что у меня закружилась голова.
Ещё чуть-чуть и я бы воспарила посреди этого рая и не могло быть иначе. Я впервые поняла, что могу лететь. Мои руки сами тянулись к небу, а за спиной взметались ввысь большие белые крылья – я их не видела, но точно знала, что они есть. Должны были быть.
Но я не полетела. Не смогла оторваться от земли, не смогла побороть тот страх, который возник вместе с восхищением. Страх не за себя. Страх за свое тело.
Долгие месяцы я потом презирала себя за тот страх, но рано или поздно возвращалась на это место… и снова не могла взлететь. Снова возникал где-то в душе этот липкий комок, который склеивал каждое перо в крыле и намертво приковывал их к моей спине. Я хотела летать, но не могла. Родители только удивлялись, как могла десятилетняя девчушка каждый день пропадать в горах, подолгу обходясь без еды и не уставая.
Долгих пять лет я страдала, зимой мечтая о полетах, о свободе, а летом уничтожая ещё одну надежду когда-либо летать, которую так упорно растила зимой.
А потом был зимний день, заледеневшая дорога… Отец не смог справится с управлением, и машину вынесло с обрыва.
Очнулась я уже в больнице. Тела не чувствовала, казалось, его не было. Была только адская боль, так и оставшаяся потом где-то в глубине души.
И родителей не было. Разбились. Эту чудовищную новость рассказала мне медсестра уже дня через два, как я начала приходить в себя, глубокими успокаивающими глазами смотря прямо мне в душу, проникая в самые потаенные мои страхи, один из которых вдруг стал реальностью
Ночью я не спала. И не плакала. Просто смотрела широко раскрытыми глазами в потолок и вспоминала тот день, когда я впервые могла полететь. И наконец поняла, почему не смогла оторваться от земли: меня держали родители. Они не умели летать. Теперь же я осталась одна.
Так меня и нашли медсестры утром: лежащую с открытыми глазами и бездумно смотрящую сквозь потолок куда-то вдаль.
Правильно говорят: беда никогда не приходит одна. Мне казалось, что для меня время исчезло, а все та же медсестра сидела на моей кровати, гладила мою руку и сбивчиво объясняла суть практически моей смерти – причину, по которой я не смогу больше летать, да и двигаться вообще. Паралич. Страшное слово.
Я практически никогда ничего не боялась, кроме смерти, но для меня тогда она была бы милосерднее того ада, который меня ждал.
Лечение началось уже на следующий день – массаж, уколы и тому подобная чепуха, до которой мне не было никакого дела. Но когда я прямо сказала медсестре, которую, видимо, приставили ко мне, что хочу умереть, то в ответ получила лишь укоризненный взгляд добрых и всепроникающих глаз.
Нет. Не дадут.
Через две недели последовал новый диагноз – частичный паралич тела: руки вдруг стали нормально функционировать, а шея двигаться.
Пытки стали изощреннее. Теперь мне против воли приходилось по полдня проводить в спортивном кабинете клиники, работать нехотя, но упорно.
И лишь по ночам, когда меня наконец оставляли одну все медсёстры и больничные товарищи, сочувствующие моей участи, я продолжала мечтать. Я понимала, что мне уже не суждено никогда летать, но не зря ведь говорят, что надежда уходит последней.
Но ни в конце зимы, ни в конце весны изменений заметно не было. Да, верхняя часть тела полностью оправилась после автокатастрофы, но я по-прежнему не могла пошевелить и пальцем на ноге. Единственное достижение врачей, заботившихся обо мне – надежда, которую они все-таки привили мне и постоянно подпитывали одобрительными кивками, фразами и многим другим.
Все мои знакомые и товарищи полностью выписались к концу мая, и теперь лишь изредка навещали свою «подругу по несчастью».
А в начале июня я забилась в преддверии летней лихорадки. В жажде полёта. Но, увы, не в моих силах было враз изменить своё состояние. Прошел в бесконечных смятениях июль, август… Я пыталась вырваться из парализующих оков со всем своим упорством, а врачи даже не могла понять, почему я вдруг воспылала желанием двигаться. И, как и родителям, так и не суждено было этого понять…
А, проснувшись утром, где-то в середине сентября, я обнаружила себя в странном состоянии: я лежала на полу. Значить это могло только одно.
Следующие два месяца я пребывала в состоянии полной эйфории: каждый отвоёванный у моей неподвижности клочок тела приводил меня в восторг. Малая, но всё-таки победа.
А в начале весны за моей спиной громко захлопнулись ворота моей временной тюрьмы. Провожать собралась вся клиника, встречать – никто.
Удивительно, впечатления от первой прогулки по оживлённым улицам города могли сравниться разве что с первыми порывами полёта, которого я так и не узнала. Но узнаю. Должна узнать.
Июнь дал о себе знать уже в середине мая жаркой погодой и палящим солнцем. А для меня это был первый сигнал к действию.
Горный клык за те полтора года, что я провела в клинике, стал закрытым заповедником. А раз так, попасть мне к заветному выступу не удалось. Жаль.
Но было ещё одно место, куда я хотела попасть. Горы на востоке от нашего города не носили никакого звучного названия, но тем не менее были красивы и живописны. Здесь я была лишь один раз, но и этого мне хватило, чтобы дать себе обещание вновь сюда вернуться. И место это нисколько было не хуже для первого полёта.
Погода была пасмурная, но не настолько, чтобы пошёл дождь. С самого утра небо затянули облака, и я уж было подумала отложить свой поход, но как только меж облаками промелькнул лучик света, сразу же передумала. Не прогадала.
С обрыва, куда я пришла, открывался вид на синие горы. Привычной долины внизу не было, но где-то далеко в тумане поблескивала, извиваясь между склонов гор, небольшая река. В небе были облака, но прямо передо мной в них зиял просвет. А через него лучистым потоком сверху лился свет, местами освещая маленькие островки на склонах гор, отчего синева становилась ещё чётче.
От высоты обрыва и вида внизу перехватывало дыхание, но для полёта этого было мало. Я не чувствовала крыльев. Их просто не было.
Где-то там, внизу, кипела жизнь: рубили лес, гудели машины – я знала это, но здесь этой суеты жизни слышно не было. Здесь я была одна. Свет.
Я закрыла глаза, пытаясь в нем раствориться, но никак не получалось сосредоточиться.
«Как же они могли понять, что мне не нужно было ничего, кроме неба? Они ведь ни разу так не летали…»
А небо звало. Сильнее зова была только жажда свободы. Именно этот зов и мешал мне пробудить мои крылья. Он отвлекал, заставлял думать о тех, кого я здесь оставлю, о родителях, о тех, кому я была дорога и кто был дорог мне. Но я не хотела оставаться здесь…
… Крылья расправлялись тяжело, неохотно… Казалось, само тело противилось моей воле. Но я хотела взлететь. Я должна была взлететь.
Но впервые в жизни я поняла, что нет никакого липкого комка, мои крылья свободны. И я могу лететь.
Я не бежала, нет, моих ног уже не существовало. С первым же дуновением ветра я оттолкнулась от земли и больше на неё уже не опустилась.
Впереди была другая жизнь и не стоило жалеть о прошлой.
Впереди была вечность.
Впереди был свет…

Посвящено моим крыльям,
обрубленным жестокой реальностью,
которых я совсем недавно лишилась.
Может, это и к лучшему…

9.11.05.
г. Красноярск